– Нелли Сафаевна, зачем этапировать «казанского стрелка» в Москву? И обязательно ли нужно его госпитализировать, чтобы поставить правильный диагноз?
– Судебно-психиатрическую экспертизу, конечно, можно провести и в Казани. Но здесь, вероятно, из-за большого резонанса, правоохранительные органы решили доставить его в Москву. В столице есть как минимум три учреждения, где могут провести такую экспертизу, – в их числе Центр Сербского, областная психиатрическая больница на улице 8 Марта и больница им. Алексеева. Но по сложившейся за последние годы традиции, когда преступление громкое, а само деяние очень страшное по своей фабуле, фигуранта направляют именно в Центр Сербского.
Что касается самой экспертизы, есть две формы ее проведения: так называемая «пятиминутка» (занимает несколько часов и проводится в течение одного дня) и полноценная стационарная (длится, как правило, 30 дней). В сложных случаях проводят сначала «пятиминутку», а потом стационарную.
– Как проходит «пятиминутка»?
– Она проводится по решению суда либо постановлению следователя. Далее запрашивается вся медицинская документация по месту жительства: состоял ли на учете в ПНД, лежал или нет в психиатрической больнице, обращался ли с жалобами и т.д.
В определенный день следователь доставляет личное дело, в котором уже есть все эти бумаги, в медучреждение. Туда же конвоируют самого подэкспертного. Сначала с ним разговаривает врач, делает предварительные выводы, а потом с ним общается медкомиссия. На беседы отводится примерно час.
– О чем спрашивают человека? И кстати, он сидит в клетке?
– «Стражный» (так мы называем взятых под стражу судом) сидит на стуле напротив. Довольно близко от экспертов, надо сказать. Но он в наручниках, которые не снимают на протяжении всего времени осмотра. Рядом – сотрудники полиции. Члены комиссии осматривают его закованным. Оцениваются внешний вид, мимика, жестикуляция. Врачи задают вопросы именно психиатрического направления, наблюдают за манерой поведения во время ответов.
– А что за вопросы обычно задают?
– Задаются вопросы, сначала касающиеся его ориентировки во время и пространстве, в реальности: какой сегодня день, где он, кто он? Спрашивают про жалобы, если таковые имеются. По ходу беседы складывается впечатление об адекватности восприятия вопросов, состоянии памяти, способности концентрации внимания и т. д.
Комиссия делает вывод, есть ли скрытая или явная острая психопатологическая симптоматика. Если есть, то она обязательно накладывает отпечаток на его поведение. Так что это человеку только кажется, что с ним просто беседуют, а на самом деле проводят анализ его психического состояния.
– Как проходит в Центре Сербского стационарная экспертиза?
– Самое главное – это круглосуточное наблюдение. Как спит, как ест, как держится, как идет на контакт, какая у него «продукция речевая» (то есть что и как он говорит). Ведутся дневники наблюдений, где отражается абсолютно все.
– С ним каждый день общаются врачи?
– Конечно, за исключением выходных (тогда только дежурный контактирует). Ежедневные беседы так или иначе касаются фабулы его деяния.
– То есть вопросы могут быть откровенно провокационные?
– На чей взгляд провокационные? То, что обыватель воспринимает как провокацию, специалист считает просто необходимым для правильной диагностики. В ход идет все, чтобы выяснить, что творится в голове.
– Что бы вы спросили у «казанского стрелка», если бы он попал к вам как к судебно-психиатрическому эксперту?
– Давно ли он ощущает себя «измененным», откуда это взялось, кому это выгодно, чтобы он был таким, почему именно его «избрали» быть «богом», своими ли мыслями думает, считает ли сам себя здоровым... Важная часть касалась бы того, были ли когда-нибудь «звучания» мыслей, ощущение вкладывания мыслей. Я бы спросила также, считает ли он себя родным тем родителям, с которыми живет (многие серийные убийцы внушают себе, что они в чужих семьях воспитывались, уверяют: «Меня подбросили»). Обязательно выяснить влияние на его жизнь других лиц, взаимоотношения с родителями, братом, одноклассниками. Если он ощущал угрозу, то от кого она исходила и почему. Важно услышать, как он это все объясняет.
– Что попросили бы нарисовать?
– Свою семью. Попросила бы изобразить праздник, горе, а также его самого и какую часть тела занимает его сердце, а какую – мозг.
Вообще вопросов, тестов в течение этих 30 дней подэкспертному задают множество, какие-то дублируются, но подаются в иной форме.
– А какие все-таки тесты чаще всего ждут преступников?
– Вряд ли их названия вам о чем-то скажут. Патопсихолог, который в основном их проводит, имеет свои наборы тестов, которые помогают выявить скрытую симптоматику. Есть понятие диссимуляции – это когда присутствует расстройство, но человек его пытается скрыть (как скрыть вообще все, что болезненно), а есть понятие агравации – это, наоборот, усиление симптоматики, которая хоть и присутствует, но в минимальной форме.
– Последнее – это симулятивное поведение?
– Мы называем это мягче, но в целом вы правы. Задача специалистов центра Сербского – выяснить, вменяем ли человек или нет. Если нет, то считается, что он совершил не преступление, а ООД (общественно опасное деяние), и ему суд назначает принудительное лечение.
– Были пациенты-«стрелки» в период вашей ординатуре в Сербского?
– Похожие были. Вот несколько примеров.
30-летний парень, у которого постепенно развилось заболевание, и он сам замечал изменение собственного «я». Жаловался близким на головную боль, на то, что не может сосредоточиться... Мать привела к неврологу, сделали МРТ, которое выявило патологию головного мозга. Врач прописал лечение. Но парень стал ощущать, что у него в голове не боль, а некая сила. В итоге он напал на соседа и жестоким образом убил: буквально голыми руками разорвал на части. И он потом нам рассказывал, что почувствовал в этот момент: сила, которая его распирала, из него вышла... Естественно, что это представление – бредовое. И, знаете, он не сожалел о содеянным. Экспертиза признала его невменяемым – в итоге суд отправил на принудительное лечение в больницу в Сычевке, где он находится до сих пор.
Был пациент – ветеран боевых действий, который после гибели его сына взял в руки ружье и в бредовом состоянии разрядил его в «обидчика». Он вдруг решил, что этот человек причастен к смерти сына, выстроил целую доказательную систему. Бывший военный, офицер. Его признали невменяемым, заболевшим на фоне острой стрессовой ситуации.
– Человек с энцефалопатией разве может владеть оружием?
– Если коротко – не стоит доверять оружие таким людям.
Возможно, Галявиев не знал сам, что она у него диагностирована, а возможно, скрыл. Понимаете, на основании этого диагноза его автоматически поставить на учет не могли. Все, что касается учета, – это добровольно. До тех пор, пока сам не обратился в ПНД, если твое поведение не внушало опасения, никто не имеет права взять и поставить тебя на учет. Иначе это нарушение закона.
Что касается оружия, сейчас за 15 минут психиатр должен признать, здоровый или не здоровый человек. Если у того нет приступов, он ведет себя адекватно, тогда психиатр не пойдет на более детальное обследование.
– Не опасно для врачей общаться с такими подэкспертными? Кстати, почему у них в палатах нет зеркал, а в туалет их выводят в коридор?
– Зеркал нет, чтобы подэкспертные не могли нанести увечья осколками. Туалет отдельный, и в него выводят – это чтобы исключить случаи, когда пациент сможет там забаррикадироваться и устроить пакость. Среди них ведь есть настоящие больные. Врачи общаются с подэкспертными в специально отведенном помещении. При этом охрана присутствует.
