«Ни одного года мы не ели хлеба вволю»

Коммунисты, в 1917 году соблазнившие народ лозунгом «Земля — крестьянам», спустя всего 15 лет обобрали крестьян до нитки. В конце 1932 года начался голодомор, унесший несколько миллионов жизней.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Из-за насильственной коллективизации и системы принудительного труда, насажденной большевиками, в 1930–1932 годах в СССР чрезвычайно распространилось воровство государственного имущества. Государственным оно только называлось — фактически владела и бесконтрольно распоряжалась им советская верхушка. Пойманных с поличным советский вождь Иосиф Сталин предлагал расстреливать на месте.

На страже колосков

Фундаментальное право частной собственности большевики сделали ничтожным, полусвободная хозяйственная деятельность времен нэпа сменилась в годы первой пятилетки «вторым крепостным правом», и многим советским людям кража у государства, отнимавшего у них вообще все, не казалась проступком. По свидетельству одноглазого писателя-фронтовика Виктора Астафьева, русский народ партии боялся, бедствовал, но разухабистый лозунг «Все вокруг колхозное — все вокруг мое» выражал реальную суть повседневной жизни в сталинской деревне.

Очередные карательные меры не заставили себя ждать.

4 августа 1932 года Сталин вернул члену Политбюро, секретарю ЦК ВКП(б) Лазарю Кагановичу расширенный проект репрессивного закона, направленного против расхитителей, выразив пожелание его скорого издания. Три дня спустя члены ЦИКа и Совнаркома СССР, «идя навстречу требованиям рабочих и колхозников», приняли постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Государственная, колхозная, кооперативная собственность объявлялась священной и неприкосновенной, а покушавшихся на нее злоумышленников следовало рассматривать как врагов народа. За хищения на транспорте, в колхозах и кооперативах виновные с конфискацией имущества подлежали расстрелу или — при смягчающих обстоятельствах — лишались свободы на срок не ниже десяти лет. За применение насилия и угроз к односельчанам с целью добиться их выхода из колхоза устанавливалось наказание в виде заключения в концлагерь на срок от пяти до десяти лет.

Амнистия на осужденных за подобные преступления не распространялась.

Работница швейной фабрики, вынесшая с предприятия катушку ниток («80 метров пошивочного материала»), или полуголодный колхозник, воровавший детям хлебные колоски с поля, становились жертвами жестоких репрессий на основании постановления, прозванного населением «указом семь-восемь» или «законом о колосках». Сразу до конца года власти осудили 54 645 расхитителей, в том числе 2110 приговорили к расстрелу. Из них расстреляли тысячу человек, и зимой 1933 года Каганович сетовал товарищам на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б): «Мы мало расстреливаем». Размах репрессий и усердие ревнивых исполнителей на местах оказались слишком рьяными, позже даже потребовался пересмотр наиболее абсурдных дел — с реабилитацией осужденных.

Быстрое исполнение «указа семь-восемь» вызвало неизбежную реакцию в селах и деревнях, о которой чекисты докладывали в спецсообщениях. «Нельзя расстреливать людей в свободной стране за то, что жрать нечего, они вынуждены идти воровать»,— рассуждал в узком кругу служащий заготовительного пункта предприятия «Союзплодовощ» в селе Петровском Ростовского района Иваново-Промышленной области Иван Кротов. После публикации драконовского постановления, как заявлял Сталин, «работать честно и беречь колхозное добро» становилось «не так уж трудно». Руководители ВКП(б) создали для этого необходимые условия — оставалось лишь сломить «кулацкий» саботаж и доказать хлеборобам, что сохранение колхозного строя в СССР связано с принципиальным вопросом об их жизни и смерти.

Собрали 570 тонн — сдали 593 тонны

11 января 1933 года Сталин выступал на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б): «Урожай у нас был в этом году не хуже, а лучше, чем в предыдущем году». Действительно, валовый сбор зерновых 1932 года (69,87 млн тонн) превысил сбор 1931 года (69,48 млн тонн); при пересчете на душу населения ситуация выглядела почти одинаковой (округленно 430 кг против 429 кг). Однако в тот момент, когда Сталин докладывал о партийной работе в советской деревне, в украинских селах и кубанских станицах люди уже начинали есть друг друга.

Главная причина крестьянской катастрофы 1933 года не связана с засухой или другими погодно-климатическими катаклизмами. Если голодная смертность на селе в 1932 году объясняется нерентабельностью колхозов, находившихся в начальной стадии организации, разрушением большевиками частных хозяйств, свободного рынка и торговли, практиками террора и репрессий в деревне, то чудовищный мор 1933 года кроме вышеперечисленных причин стал прямым следствием тотальных хлебозаготовок, санкционированных членами Политбюро. По предложению наркома снабжения СССР Анастаса Микояна они собирались изъять в государственный фонд до 40% зерновых, а в отдельных колхозах и более того. Но непомерные требования выполнялись с трудом.

Например, в Северо-Кавказском крае (СКК) августовский план по хлебозаготовкам удалось выполнить лишь на 32%, сентябрьский — на 65%, а октябрьский провалился. Схожим образом выглядела ситуация на Украине и в Поволжье.

22 октября Политбюро решило направить чрезвычайные комиссии по хлебозаготовкам. В ноябре комиссия во главе с Молотовым прибыла на Украину, а на Северный Кавказ — во главе с Кагановичем. В декабре приступила к работе Поволжская комиссия во главе с секретарем ЦК Павлом Постышевым. В Казакской АССР, входившей в состав РСФСР, их функции выполнял местный крайком ВКП(б) во главе с Филиппом Голощекиным — одним из организаторов убийства царской семьи.

Члены комиссий и представители местного актива руководствовались единственной целью: любой ценой сломить «саботаж» и выполнить план по хлебосдаче, не останавливаясь перед чистками и террором. К 19 декабря из 13 районов Кубани Каганович отправил в Северный Казахстан 1992 семьи (9442 человека). По его инициативе подверглось поголовному выселению на Урал и в северные районы СССР население казачьих станиц Полтавской, Медведовской и Урупской. До депортации в станицах проживали 47,5 тыс. человек, выслали 45,6 тыс. В Вешенском районе СКК уполномоченные крайкома и райкома партии Овчинников, Шарапов, Белов, Плоткин и др., добиваясь хлебосдачи, практиковали истязания хлеборобов, включая пытки раскаленным железом. По свидетельству Михаила Шолохова, 593 тонны хлеба Вешенский район сдал, хотя весь урожай составил около 570 тонн.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

На Северном Кавказе, в Казахстане, в Поволжье и на Украине практиковалось занесение населенных пунктов, задерживавших выполнение плана, на «черную доску». Это означало запрет торговли с вывозом из села наличных товаров, прекращение кредитования и досрочные взыскания, а также аресты злостных «саботажников». Каганович занес на «черную доску» 15 кубанских станиц, Молотов начал с шести крупных сел. После приезда Постышева на Нижней Волге «чернодосочниками» оказались 19 сельсоветов в 7 районах и несколько колхозов, а в Казахстане Голощекин подписал постановление о занесении на «черную доску» 31 района. «Любой ценой, любыми средствами выполнить план хлебозаготовок и засыпать семена!» — с таким заголовком вышла районная газета «Большевистский Дон». Призыв власти услышали и выполнили.

Обеспеченные люди и ответственные товарищи

Зимой 1932–1933 годов в деревне разразилась катастрофа.

Опухание и смертность сельского населения сначала приняли массовый характер на Украине, на Кубани и в Казахстане. Первый секретарь Харьковского обкома ВКП(б) Роман Терехов при личной встрече попытался рассказать Сталину о размахе царившего бедствия, но вождь его грубо перебил: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но — не выйдет! Не лучше ли вам оставить [пост] секретаря обкома… и пойти работать в Союз писателей; будете сказки писать, а дураки будут читать». Со своей должностью Терехов расстался.

Реакцией на голодомор стала стихийная миграция населения из неблагополучных областей. 22 января Сталин и Молотов от имени ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР разослали партийным, советским и чекистским органам специальную директиву. Ее авторы объявили, что крестьянская миграция в Поволжье, Белоруссию, Западную, Московскую и Центрально-Черноземную области (ЦЧО) спровоцирована подпольщиками-эсерами и польскими агентами. Органам ОГПУ предписывалось арестовывать беглецов с Украины и Северного Кавказа, фильтровать, выявлять контрреволюционеров, а остальных принудительно возвращать в места постоянного проживания. К весне чекисты задержали 219 460 человек, из них 186 588 вернули назад, а более 30 тыс. репрессировали.

Весной голод принял межрегиональный характер. На Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, в Казахстане, в Таврии, на юге ЦЧО, в отдельных районах Дальневосточного края и Уральской области голодали — по признанию Сталина! — от 25 млн до 30 млн человек: более 15% населения СССР.

Опубликованные источники описывают страшные картины страданий, людоедства, мучительной гибели и человеческой деградации. В пищу кроме кошек, собак, мышей и крыс шли трупы, падаль и суррогаты. Милиционеры и чекисты докладывали в вышестоящие инстанции о фактах убийства родителями своих детей с целью употребления их мяса в пищу, имевших место в Артинском и Нязепетровском районах Уральской области, Борисовском и Вейделевском районе ЦЧО, Винницкой области УССР, Ново-Покровском районе СКК, Приволжском районе Средне-Волжского края и в других регионах.

«У нас начали пухнуть от голода взрослые и особенно дети, а в последнее время появилась смертность на почве голода,— писали 23 июня 1933 года Сталину отчаявшиеся колхозники Обоянского района ЦЧО.— В нашей слободе бывает мертвых ежедневно от 3 до 6 человек, а вот в соседнем с[еле] Бушмино 7 июня умерли с голоду в один день 16 чел[овек]. На детей уже стало смотреть страшно. Ходят в поисках пищи по дворам, как голодные волки, развилось страшное воровство, а мертвых с голоду даже не стали хоронить на кладбищах, а бросают в первую попавшуюся яму. Словом, отношение к человеку стало хуже, чем к скоту. Власти на такую обстановку смотрят с едкой усмешкой, стараясь показать, вот, мол, что мы можем сделать! И вы бесправны — ничего с нами не сделаете!!! В колхозе мы уже 3 года, и ни одного года мы не ели хлеба вволю».

Но голодные колхозники писали в пустоту, так как Сталин и другие ответственные товарищи жили почти при коммунизме. За 1933 год высокопоставленные пассажиры служебных салон-вагонов ЦК ВКП(б) на железнодорожном транспорте съели 200 кг сливочного масла, 250 кг швейцарского сыра, 500 кг колбасы, 500 кг дичи, 550 кг разного мяса, 300 кг рыбы, 100 кг сельдей, 100 кг кетовой икры, 300 кг сахара, 160 кг шоколада и конфет, 100 ящиков фруктов. Руководители Коммунистической партии были в достаточной степени информированы о крестьянской катастрофе, но публично выступали с бодрыми и лживыми докладами. «Миллионные массы бедняков, жившие раньше впроголодь, стали теперь в колхозах середняками, стали людьми обеспеченными,— заявил 19 февраля 1933 года Сталин во время выступления на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников.— Не менее 20 миллионов бедняков [мы] спасли от нищеты и разорения, спасли от кулацкой кабалы и превратили, благодаря колхозам, в обеспеченных людей». И далее Сталин поставил задачу «сделать всех колхозников зажиточными», вызвав бурные аплодисменты сытых слушателей.

Весной 1933 года из сел и деревень в украинские города хлынули толпы оборванных беглецов, после чего 6 мая члены Политбюро ЦК КП(б)У приняли постановление о борьбе с детской беспризорностью и бродяжническим элементом. На членов особой Всеукраинской комиссии, созданной при Совнаркоме УССР во главе с заместителем председателя ГПУ УССР Карлом Карлсоном, возлагалась обязанность очистить Харьков, Киев, Одессу, Днепропетровск от бродяг, создав из них трудовые отряды для работ на дорогах, в каменоломнях и совхозах. Продовольственная помощь голодающим районам оказывалась, но в недостаточной степени, чтобы спасти миллионы людей от мучительной смерти. Иностранным корреспондентам запрещались поездки по СССР, и массовое вымирание сельского населения в 1932–1933 годах фактически превратилось в государственную тайну, оставшись таковой вплоть до конца 1980-х годов.

В качестве реакции в обществе усиливались протестные и повстанческо-пораженческие настроения. «Ничего, кроме страданий, коммунисты не дали людям, нищета, голод, грабеж, расстрелы — вот обычные спутники коммунизма»,— писали анонимные авторы от имени партии «Народной свободы» в листовках, расклеенных 2 апреля на телеграфных столбах в Воронеже.

Навстречу съезду

Результаты социалистического строительства в деревне выглядели как подлинная демографическая катастрофа. В 1930–1933 годах не менее 0,6 млн раскулаченных и членов их семей погибли во время депортаций и в «кулацкой ссылке», около 7 млн человек — от голода в 1932–1933 годах (в том числе около 4 млн на Украине, около 1 млн в Казакской АССР), более 100 тыс.— на этапах, в тюрьмах, колониях и лагерях, десятки тысяч сельских «контрреволюционеров» уничтожили органы ОГПУ. Еще тысячи хлеборобов погибли при подавлении антиколхозных восстаний и выступлений.

Таким образом, в 1930–1933 годах жертвами сталинской политики стали более 7,5 млн крестьян и членов их семей, в первую очередь в результате голода, окончательно сломившего сопротивление коллективизации — с точки зрения автора, это и был главный результат практической деятельности номенклатуры ВКП(б), удержавшей захваченную власть и сохранившей свое привилегированное положение в стране с преобладающим сельским населением. Поэтому грядущий XVII съезд Коммунистической партии Сталин собирался назвать «съездом победителей», которые подвели черту под итогами семнадцатилетней русской революции.

Кирилл Александров, кандидат исторических наук, доцент Свято-Филаретовского института (Москва)