«Женщины для утешения»: как японская армия брала тысячи пленных в сексуальное рабство
«Если я теряла сознание, дежурный солдат поливал меня водой»
«Двое мужчин — один из них был корейцем, другой японцем — отвезли нас в Пусан и заперли в большом складском помещении. Там было около 1000 девушек, все плакали. Против моей воли мне остригли волосы. Потом дали рис, завернутый в сушеные водоросли, но я не могла есть, потому что боялась того, что меня ждет. До сих пор я не могу есть это блюдо — оно напоминает мне о том времени.
На этом складе нас держали две недели. Потом перевезли по морю в Симоносеки. Затем долго везли на большом корабле — через Квантун, Сайгон, Бангкок, Сингапур мы в итоге оказались в Индонезии, в Джакарте. Здесь всех нас, 3000 девушек, стерилизовали. Это сделал японский военный врач. Не знаю, что он там делал своим инструментом у меня внутри, но потом у меня было сильное кровотечение. И я только потом поняла, что это была стерилизация. После операции нас, корейских девушек, разослали в разные места Тихого океана.
Меня разлучили с подругой и отправили в японский военный батальон. На этой армейской «станции утешения» нас было 20 или 30 девушек. У нас была общая комната, и еще маленькие закутки для каждой отдельно, там можно было только лечь. Меня стали называть японским именем Кикуко. Если я теряла сознание, дежурный солдат поливал меня водой. Также мне кололи морфин — в выходные с утра, заранее. Это делали насильно, даже если мы не хотели. У меня на левом плече до сих пор шрам, как от ожога, а внутри что-то твердокаменное».
Это свидетельство кореянки Чон Со Ун, которую в возрасте 14 лет обманом вывезли из уезда Хадонг. Девочке пообещали, что если она поедет с японцами добровольно, то ей придется работать на текстильной фабрике. Зато ее согласие сотрудничать облегчит участь отца, арестованного японскими оккупационными властями. Чон Со Ун подвергалась сексуализированному насилию на «станции утешения» семь лет. После окончания Второй мировой войны ее освободили, но, прежде чем она смогла вернуться на родину, ей пришлось провести еще год во временном лагере в Сингапуре. Только в 1992 году она рассказала свою историю публично — и затем стала одной из активисток, боровшихся за то, чтобы насилие над «женщинами для утешения» не замалчивалось и было признано военным преступлением.
«Сфера сопроцветания Великой Восточной Азии»
Начиная с 1931 года и создания «марионеточного» государства Маньчжоу-го, полностью подконтрольного японским властям, Япония начала открытую военную экспансию в Восточной Азии. На самом деле колониальную империю она строила еще с конца XIX века — в 1895 году сделала своей колонией остров Тайвань, установила протекторат в Корее в 1905-м и окончательно аннексировала ее в 1910-м, параллельно наращивала влияние в Северо-Восточном Китае через формально коммерческие, а на деле государственные железнодорожные компании. В 1937 году Япония начинает Вторую японо-китайскую войну и вступает во Вторую мировую войну.
Японский тоталитаризм и экспансионизм основывались на идеологии паназиатизма, согласно которой народы Азии связаны общей судьбой и должны объединиться, чтобы освободиться от владычества Запада. Сделать это предлагалось под началом Японии. Она должна была создать «Сферу сопроцветания Великой Восточной Азии» — гармоничную «семью народов» с японским императором в роли патриархального отца.
Средства для достижения этой утопии, однако, применялись отнюдь не гармоничные. Младшая позиция других народов на практике означала, что японские солдаты и оккупационная администрация вели себя как жестокие колонизаторы, презиравшие местное население из-за неяпонского происхождения. Одной из самых расчеловечивающих практик стала система публичных домов, названных «станциями утешения».
Системно организованное гендерное насилие
«Станции утешения» впервые появились в 1932 году в Шанхае. Поразительно, что известно имя инициатора этой практики — в своих воспоминаниях генерал Окамура Ясудзи описывал это как хорошую идею, благодаря которой якобы сократилось количество изнасилований солдатами местных жительниц и количество заражений солдат венерическими заболеваниями. Чувствами, достоинством и безопасностью тех женщин, которых принуждали к сексуальным контактам с солдатами на «станциях утешения», организаторы этой системы полностью пренебрегали, пытаясь представить все таким образом, будто женщины добровольно нанимались на работу в публичные дома.
В 1930-х — 1940-х годах в Японии и Корее действительно существовала легализованная проституция — что, впрочем, не означает, что вовлеченные в нее женщины всегда приходили туда добровольно. Однако положение «женщин для утешения» было намного более тяжелым, по сути, настоящим рабством. Номинально обещанной платы они также не получали — этот факт мало значил на фоне ежедневных изнасилований, но оказался еще одним фактором, утяжелившим их положение после окончания Второй мировой войны и освобождения. Большинство оказались за многие тысячи километров от дома без средств к существованию и вернуться домой смогли только много месяцев спустя, дождавшись помощи от союзников и пройдя через временные лагеря для перемещенных лиц.
Само слово «женщины для утешения» (яп. ианфу, где фу — женщина, а иан — утешение, отдых, увеселение) появилось тогда же, в 1930-х годах. Само словообразование здесь наглядно демонстрирует утилитарное отношение и лишение субъектности. В армейских рапортах организация «станций для утешения» проходила по той же графе, что обеспечение армии провиантом и другим хозяйственным снаряжением.
«Станции утешения» организовывали повсюду, где обосновывались японские армейские части: в самой Японии, в Китае, на Филиппинах, в Таиланде, Бирме, Малайзии, Индокитае (Вьетнаме), Гонконге, Макао и других регионах. Например, отчет военного министерства за 1942 год фиксировал 400 «станций утешения». Большая часть женщин (и девочек до 18 лет) были вывезены из Кореи, также их набирали в Китае и Юго-Восточной Азии. Несколько сотен голландок в Индонезии — бывшей колонии Нидерландов, оккупированной японскими войсками, — были интернированы в лагеря и впоследствии также оказались в положении секс-рабынь.
На сегодняшний день эта тема достаточно хорошо изучена: существуют исторические источники, доказывающие, что практика действительно массово применялась. Опубликованы воспоминания женщин, подвергавшихся сексуализированному насилию, и есть свидетельства японских солдат, участвовавших в создании таких «станций» или посещавших их. Есть также архивные документы — официальные отчеты и приказы, хотя не все документы периода Второй мировой войны сохранились и не все до сих пор рассекречены. Поэтому точное количество женщин, прошедших через эту систему, неизвестно. Но, хотя отдельные историки говорят о количестве жертв от 50 000 до 400 000, наиболее достоверная оценка — 200 000 женщин. Также известно, что очень многие не выжили (в частности, много женщин были убиты перед самым крахом Японской империи в рамках «заметания следов» и сокрытия улик).
«Не я должна чувствовать стыд»
Несмотря на то, что через «станции для утешения» прошли сотни тысяч женщин, об этом почти не говорили до начала 1990-х годов — ни в Японии, ни в Корее, ни в других странах, откуда были вывезены женщины. На Токийском процессе (аналоге известного Нюрнбергского для японских военных преступников), который прошел сразу после Второй мировой войны в 1946–1948 годах, прозвучали свидетельства о преступлениях на сексуальной почве — но только о массовых изнасилованиях в ходе военных действий, например, Нанкинской резне. Об организованной и задокументированной системе «станций для утешения» не говорили.
Во время войны женщины в патриархатном обществе подвергаются двойной опасности. Помимо непосредственно сексуализированного насилия, пострадавшие от него женщины часто сталкиваются с тем, что их отвергает собственное сообщество: семья, соседи, коллеги по работе. Это стигматизация, обвинение самой жертвы насилия в том, что оно было над ней совершено. В глубоко патриархатных дальневосточных обществах бывшие «женщины для утешения» почти не рассказывали о пережитом даже близким и не призывали к ответственности действительно виновных — солдат японской армии и японское правительство.
Только в пожилом возрасте некоторые решились заговорить. В 1990-е годы феминистские движения в Корее и Японии сделали возможным начало публичного разговора о сексуализированном насилии. Первое свидетельство прозвучало в 1991 году: 67-летняя Ким Пак Сун из Южной Кореи рассказала о пережитом в возрасте 17 лет рабстве в Китае и подала в суд на японское правительство. Ким отвергла предложенную ей материальную помощь от неправительственного Фонда женщин Азии, основанного в Японии в 1995 году специально для выплат пострадавшим за счет частных пожертвований. Она подчеркивала, что ее цель — увидеть искренние извинения японцев и настоящее понимание того, каким кошмаром были «станции для утешения», опыт, разрушивший ее жизнь.
Вслед за Ким Пак Сун заговорили другие. Чон Со Ун, чей рассказ о семилетнем сексуальном рабстве приведен выше, говорила, что обычно в день приходили около 50 японских солдат, а в выходные и все 100. Но она считала: «Японцы осквернили мое тело, но не дух. Почему я должна прятаться? Не я должна чувствовать стыд — это Япония должна нести груз стыда на своих плечах».
Мемориализация и ответственность
Тема «женщин для утешения» за последние 30 лет действительно появилась в публичном пространстве. Есть очень интересные историко-просветительские проекты, бережно работающие со свидетельствами переживших насилие женщин. Например, выставка американской художницы корейского происхождения Чан Джин Ли Comfort Woman Wanted, показанная во многих странах мира.
Правительство Японии в начале 1990-х официально признало факт принудительной отправки женщин на «станции утешения», упоминание об этом есть в школьных учебниках. Вместе с тем глубокое осмысление этой расчеловечивающей практики, которого хотели пережившие насилие женщины, кажется, в японском обществе еще не состоялось.
Монументы в память о «женщинах для утешения» установлены во многих странах мира, откуда родом жертвы, но такого памятника нет в Японии. Мало того, памятники в других странах часто воспринимаются консервативными правыми японскими политиками как оскорбление, а не напоминание о преступлении, за которое неизбежно нужно нести ответственность. «Войны памяти» вокруг монументов, посвященных «женщинам для утешения», снова ставят последних в максимально уязвимую позицию, делая их инструментом в политических играх.
Как это часто бывает с травматичными темами «трудного прошлого», особенно связанными с гендерным насилием, — процесс осмысления только начинается. И гораздо труднее этот процесс происходит для тех, кто является наследниками не жертв, а авторов насилия. Речь идет не только о сочувствии пострадавшим, но и о принятии ответственности.