Отчаянно гремя ведрами на всю округу, бабка Агафья, включив всю возможную скорость, во всю прыть неслась к колодцу на центральной станичной площади. У колодца уже стояли с десяток казачек, обсуждая свои и не только свои житейские дела…
Свой обстрел новостями о новых выкрутасах своего суженного ей, то ли богом, то ли чертом казака – знаменитого на всю округу деда Матвея, Агафья начала издалека… На полном ходу, еле переводя дух она заголосила:
- Бабоньки!!! Слухай сюда, чего гутарить буду! Мой-то ирод чего опять учудил?! На днях опосля бани попросил он у меня чекушку, ну я в ответ дулю показала… И не подумала тогда, что этот симулянт такой-сякой, отомстится мне захочет… Надысь стал он меня просить руки ему мять – массажу вишь его пальцы требовают… Крючить говорит, пальцы у него стало, никакой инструмент в руках удержать не могёт, то и дело роняет наземь. Пальцы грит, ажник, немеют и как иголками их колет…
Ну ладно думаю – война у него за плечами, а там, сами знаете, и дождь, и снег и всяка пакость на них сыпалась. Чё там гутарить – хлебнули они горюшка… Ну вот видать тамока он их и застудил, а к старости оно и сказалось. Вот и стала я, дура старая, ему кажный вечер пальцы мять…
Тут выхожу это я утречком курям дать, а он с телегой чегой-то ковыряется и вдруг как брякнется наземь, хорошенько так вдарился, ажник земля вздрогнула. «Ой, - кричит, - спасай Гата! Помираю! Иголки грит по рукам до груди добрались, сердца не чую! Беги за фельдшерицей поскорше.» Я его кое-как на лежак под навес перетянула, лошадь запрягла да в Георгиевку… Фельдшерицу взяла, да назад. Лошадь-то погоняю, а у самой думки одна хужей другой.
Приезжаем, а энта анчутка(черт) на лежаке лежит, голову так запрокинул, что токмо чуб один видно и уж не стонет, ручки-то сложил на грудях и как цуцик скулит. «Ты, гутарит – Гаточка, ежели чего, то схорони меня рядом с Терентием… Все ж таки мы с ним, да с Сёмой всю войну прошли, в
молодости еще дружками были. Мне с ним веселей лежать-то будет. Будем с ним полеживать, да Сёмку дожидаться.» И смотрит так жалобно, поскудник, прости меня господи… Я в слезу вдарилась, аж навзрыд реву.
Фельдшерица Зинка его осмотрела, давлению измерила, гутарит, что мол надо мазь и таблетки в аптеке, в районе куплять и мазать ему руки-то, тогда полегчает… Я ее назад отвезла, да скорее в район, чуть лошадь не загнала, даже и не переоделась, как была в работнем, так в аптеку-то и ввалилась. А тамока энта мазь с таблетками стоит как вся моя пенсия… Я опять к Зинке, нету гутарю, у меня таких деньжищ. Давай выписывай друго-како лекарство, казак-то мой вот-вот богу душу отдаст. Та и говорит: «Ты тетка Агата спиртом, али водкой ему руки натирай и парафином, али воском сверху для усиления эффекту заливай, руки-то.»
Доскакала я до хаты, по сусекам поскребла – нетути водки-то нигде, сам Матвей - ирод такой-сякой, всю её давно изничтожил… Нету на базу ни капелюшечки... Энтот антихрист, лежит и что-то шепчет еле-еле. Я ближе - то подошла, а это он уже прощатся со всеми и у меня прощенья тоже просит. Прости, мол Гаточка, ежели про меж нас чё не так было. Я сызнова в рев… Реву, а сама из бани остатнюю литру первачу-самогону несу, да ещё все свечки захватила – их и было-то штуки четыре всего.
А что ему аспиду на его-то кулачища энти огарки… Рванула я к Ивану – пасечнику за воском… Бутыль с самогоном на всякий случай с собой прихватила. Думаю - помирает-то он помирает, а самогонку и мертвый выцедит, глазом не моргнет… Прибегаю с воском, растопила его в кастрюльке, натерла ему руки-то по самые плечи самогонкой и сверху воску пером гусинным намазала. Когда самогон-то втирала, гляжу, а у него слезы ручьем и морда вся в муках. Жалобно так шепчет: «Гаточка, поднеси-ка ты мне напоследок из своих рученек белых самогоночки вовнутрь, чтоб и там все прогрелось – авось мне перед смертонькой полегчат чудок…»
И вот тут-то бабоньки, на меня како-то затмение нашло… Ведь я самолично ему, черту старому чубатому, почитай кружку первача в глотку влила, а он еще жалобнее огурчик с огороду просит – закусить стало быть, а то у него внутрях вишь все жгёть…
Тут-то я и оплошала... Ринулась на огород-то, а про литровку и позабыла навовсем. И была-то я на огороде минут пяток не боле… Возвертаюсь, а энтот аспид уже последнюю капелюху в кружку выливат. Меня увидал и горланит: «Случилась чуда! Женка спасла муженька - казака! Выпьем за ее душу добрую и непорочную!!! Ура!!!» И этак разом хлобысь самогонку остатнюю в горло себе, ажник забулькало у него тамока.
Я и сказать не знаю чо, а он огурец у меня с тарелки взял, нагло хрумкает и щуриться хитро, чучундра этакая…
- А помнишь, - гутарит, - ты мне апосля бани чекушку не дала, и я тебе за это дулю с казюлей обещал показать. На, - говорит, - смотри!..
И сует мне свои ручищи краснючие, в две огромадные дулищи свернутые, под нос. А с пальцев воск и впрямь, как казюли засохшие свешивается… Так он, гадюка така, еще и ржёт при этом на всю станицу…
Энто вот свезло ему, что он тропки все по огородам и лесам наизусть знат, а то точно бы в станице смертоубивство было бы… Энто я вам, как на духу гутарю. Точно так и было бы… Ну да ничё, он где не то в леску отоспится, возвернется и я ему таку дулю с казюлей изделаю – до конца дней помнить будет!!!
Ну вот чё мне с ним делать, подскажите бабоньки?! Нет - будет смертоубивство у нас в станице, точно будет... Моченьки моей больше нету терпеть закидоны паразита энтого чубатого...
Агата замолчала и с надеждой посмотрела на исходивших хохотом соседок. Может быть и присоветует кто-нибудь, что-нибудь дельное…