1. Песни ногайских казаков как уникальный фольклорный источник
Ногайцы являются одним из народов, внесших большой вклад в формирование разных групп казаков на раннем этапе. Казаки как явление были обыденным делом для средневековых ногаев; они упоминаются в исторических документах, активно участвуют в разнообразных событиях политической истории, а уже в новое время даже предпринимались попытки создавать казачье войско среди самих ногайцев. Неудивительно, что ногайский фольклор испытал большое влияние казачьей тематики.
Есть произведения известных ногайских поэтов-казаков, среди которых видное место занимает Досманбет Азовский (жил на рубеже XV–XVI вв.). Многие их произведения из казачьего цикла были разобраны народом на пословицы и поговорки, морально-этическая составляющая которых стала образцом для простого народа.
Одно из центральных мест в песенном фольклоре ногайцев занимают так называемые «казак йырлар» – песни казаков, широко бытовавшие ещё в конце XIX – начале XX вв. Они, как правило, без авторства, но многие песни казаков испытали влияние творчества именитых ногайских поэтов-казаков.
Песни ногайских казаков давно привлекают внимание исследователей. Они в основном изданы на языке оригинала, частично переведены на европейские языки, в частности, на немецкий язык. Огромной проблемой является то, что они практически не переведены на русский язык. Например, в 1883 г. в Санкт-Петербурге преподаватель Восточного факультета императорского Санкт-Петербургского университета Магомед-Эфенди Османов издал хрестоматию «Ногайские и кумыкские тексты» [4]. Книга предназначалась, в первую очередь, для студентов; этим, видимо, объясняется ее малый тираж и то, что тексты в ней даны на языке оригинала в арабской графике, а русский перевод отсутствует. Сборник Османова довольно быстро проник в ногайскую среду (и это при том, что он сразу же превратился в библиографическую редкость; даже Российская государственная библиотека располагает лишь микрофильмом довольно посредственного качества). Известный тюрколог П.А. Фалев в своем докладе о произведениях народного творчества ногайцев отмечал, что «последнему нанесен жестокий удар проникновением к ногайцам известного сборника ногайско-кумыкских текстов Мухаммеда Османова. Этот сборник пользуется среди них популярностью. Напечатанные там сказания и песни выучиваются наизусть, и закрепленный таким образом текст народного произведения не развивается дальше» [5, с. V]. Сборник Османова состоит из 174 страниц, 105 из которых занимает ногайская часть, которая называется «Нагайское наречие. Dialecte de Nahai». Она включает следующие разделы: I. Поговорки. II. Песни. III. Песни нагайских казаков. IV. Предание о Нариге и Чуре Батыре. V. Предание о Тохтамыш-хане. VI. Предание о мирзе Мамае. VII. Предание о Адыль Султане Крымском. VIII. Песни ногайских казаков. IX. Предание об Эрю Амед сын Айсула. X. Предание о Эсен-Булате.
Текст набран не в северокавказской традиции, в которой обычно присутствуют огласовки, а в татарской письменной традиции, без огласовок. Отсутствие огласовок затрудняет чтение, зачастую допустимо двоякое толкование написанного слова. Еще один большой недостаток – практически полное отсутствие знаков препинания. Много в текстах устаревших, ныне не употребляемых слов, что говорит об их древности и косвенно подтверждает средневековое происхождение песен казаков. Слова, смысл которых не могут установить даже старики, приходится отыскивать в разных тюркских словарях. Тексты весьма своеобразны в лингвистическом отношении, что требует отдельного кропотливого исследования. Опыт такого исследования предпринимался ногайским филологом Ю. Каракаевым [см., напр.: 2; 3]. В частности, зафиксированные в разных публикациях песни казаков передают характерное «джокание», в то время как в современном литературном ногайском языке полностью преобладает «йокание».
Интересна также другая публикация: в 1991 г. в Хельсинки вышел сборник “Cumucica & Nogaica” [6]. Это комментированная публикация текстов с переводом на немецкий язык. В ногайской части сборника имеются и переведённые Харри Халеном 13 песен казаков из собрания финского исследователя уральских и алтайских языков Густава Йона Рамстедта, это пока единственный известный научный перевод ногайских песен казаков. С грустью приходится констатировать, что научного перевода на русский язык до сих пор не сделано. Бессистемно «казак йырлар» также опубликованы на ногайском языке в различных сборниках, без со-
ответствующих лексических пояснений и комментирования, что делает эти публикации в значительной мере бесполезными и непонятными даже для самих современных носителей языка. Уникальные ногайские песни казаков, хоть и могут рассматриваться как фольклорные произведения, в то же время являются богатейшим историческим источником, могущим внести вклад в исследование ранней истории казачества. Очень интересен, например, раздел VIII из сборника Османова, названный «Песни ногайских казаков», поскольку здесь, в отличие от казачьих песен, представленных в третьем разделе, большинство текстов имеет своего автора, который называет себя в начальных строках песни. Это известные ногайские казаки, батыры и поэты Досмамбет, Мусевке и другие. Уже упомянутый выше П.А. Фалев считал, что «так называемые, «казацкие песни» (казак џырлары) вполне подходят по своей форме к песням об Идиге и др. богатырях. Но их нельзя отнести к эпосу, так как в них поется вообще о «казаках», и они не имеют личного героя» [5, с.VI]. Поскольку в песнях ногайских казаков, представленных в восьмом разделе, уже появляется личный герой, поющий в основном о себе и своих переживаниях, то они становятся еще ближе к произведениям героического эпоса. Возможно, именно поэтому составитель сборника и счел необходимым отделить их от других казачьих песен в отдельном разделе. В этом свете вполне допустимо, что песни ногайских казаков являют собой живой пример формирующегося эпического произведения. Во всяком случае, исследование специалистов-филологов могло бы внести ясность и в этот вопрос. Думается, такой уникальный случай, когда специалист имеет возможность изучить на живом примере один из этапов формирования эпоса, не столь широко распространен.
Иными словами, крайне важно было бы подготовить научное издание перевода песен казаков на русский язык, с вводной статьёй и комментариями, поскольку наряду с чисто филологическим интересом этот фольклорный материал крайне важен для понимания формирования казачества, ведь это «первичное» казачество (по выражению известного ногаеведа В.В. Грибовского [1, с. 108]) заложило много основ современного казачества.
2. Казак: жизнь
Судя по фольклору, выбор казачьей доли, как правило, происходит не добровольно. Стать казаком ногайца вынуждают тяжёлые жизненные обстоятельства. Основная идея ухода в казаки – это стремление к восста-новлению социальной справедливости, которой ногаец лишился в силу тех или иных обстоятельств в своих родных кочевьях.
Вот что поется в одной из песен: «Дитя хорошего отца ты не принижай, С плохими ты его не равняй. Если дитя хорошего отца ты будешь принижать, С плохими будешь ты его равнять, То обидится он, станет бродить (по чужбине). В таком случае, в такой день, Счастье свое будет в дали искать он» (здесь и далее подстрочный перевод мой. – А.Я.) [4, с. 13, песня №22].
Справедливость достигается через месть тем, кто вынудил ногайца уйти казаковать, а также через накопление больших богатств, которые позволяют единицам из них вернуться с триумфом в родные кочевья. Казак – такой же кочевник, что и его соплеменники, и основное богатство, которое он знает – это скот. Его он добывает в войне и в набегах, иного источника богатства казак не знает. В то же время фольклор не рисует казака «хищником» и не прославляет набеги. Напротив, прославляется тяжкий труд, рассказывается о том, как тяжко казаку даются средства для жизни. Воровство в фольклоре осуждается однозначно. Вот что поет казак: «Оказывается, казак так говорит: Воровато ползая, Много плохого делал я. Никакой пользы от этого я не получил. Тогда дошло до меня, Что воровать – это плохо. Подружился я с плохим, Он не дал мне воли в делах, Уже ничего не могу поделать, Коль он стал моим компаньоном» [4, с. 10, песня №10].
Казаку очень тяжело сохранять с таким трудом нажитое имущество, ему приходится стеречь свой скот от неприятеля и днём и ночью. Расстаться со скотом казака могут заставить только исключительные условия. В песне об этом поется так: «Не кочуя в далеких краях, люди не разбогатеют, Пока среди народа у тебя славы нет, она не возрастет, Пока не будет трудностей, легко не будет, Без труда казак скота не приживет. С прижитым своими руками скотом, Казак не расстанется, пока не станет трудно» [4, с. 9, песня №4].
Казаки сбиваются в ватаги, в которых им легче обороняться и сохранять имущество. Песни подчёркивают верность спутников казака, и проклинают предателей. Свобода дается казаку очень дорого. Казачья жизнь – это вольница, но она полна лишений и, как правило, весьма кратка. «Где голова казака лежать не оставалась?» – задается казак вопросом в одной песне. Ногаец-казак – непревзойденный воин, поскольку он воюет исключительно для себя и за себя. Он не знает отступлений, верен своим соратникам. Его поражение – это гибель, иными словами исход битвы – либо победа, либо смерть. Фольклор довольно подробно описывает его вооружение, среди которого ценятся «железная рубашка», т.е. кольчуга, и кинжал. Неразлучный спутник казака – его конь, в фольклорных источниках именуемый исключительно «аргамак». Жизнь казака и его лошади мистическим образом связаны, гибель казака и лошади практически происходит одновременно.
Образ казака, как его рисует фольклор, рыцарский. Как и положено рыцарю, у него есть дама сердца, которая ждет его вдали. Часто это жена, но это может быть и любимая девушка. Он добивается ее своими военными подвигами и успехом в охоте, знаком ее благосклонности является заслуженный казаком поцелуй. Романтический образ дамы ещё больше подчеркивает воинский образ казака. От дамы сердца он ожидает верности, того, что все ее 32 застежки будут расстегнуты только им, и никем иным. Казак поет: «Оказывается, казак так говорит: Крымская дорога, по которой казак скакал, Пусть не снегом, а льдом покроется. Дома оставшиеся красавицы наши, Пусть не спят, а чутко лежат. Пусть не рассте-гивают на груди Свои тридцать две пуговицы…» [4, с. 13, песня №23]. Женитьба на даме сердца также достигается через воинскую и охотничью удаль. Казак поет: «Разве казак не говорит: Из дикого леса газель убежит краями, За ней казак поскачет, аргамака погоняя. Погнавшемуся за ней казаку, Аллах даст (добычу), оказывается. Красный алтын, белую деньгу по краям пришившую, Такому казаку Кто же не выдаст Луноликую хорошую, Солнцеликую красавицу, За белы локти подведя?» [4, с. 11, песня №14].
3. Казак: мораль.
Высшая черта, которую ценит казак – это верность. Вообще казачья мораль предполагает четкую дихотомию хорошее-плохое, здесь нет никаких полутонов. Ногайский фольклор полон песен, пословиц и поговорок «казачьего» цикла, довольно последовательно проводящих и описывающих эту мораль. Причём хороших мало, а плохие описываются как «сбивающиеся в группы и замысливающие плохое» (это одно ногайское слово «куьйменълескен»). Естественно, казак представляет собой образец хорошего. Даже его разбой оправдан, поскольку он отбирает скот и воюет исключительно с «плохими». А вообще песни воспевают, как уже было сказано, тяжкий труд казака. Казачья мораль также осуждает накопительство и подчеркивает равенство, для кочевников, собственно, и характерное. Во многих песнях осуждается как бесполезное накопительство, говорится о мимолетности богатства. В песнях говорится: «Ешьте и пейте из того, что дал Бог, то, что написано каждому на роду, не изменишь» [4, с. 15, песня №29].
Казак очень трепетно относится к своей репутации, он не терпит никакого сравнения с плохими. Одна из песен говорит, что казак никогда не успокоится, пока не восстановит свое доброе имя [4, с. 11, песня №13].
4. Итоги.
Таким образом, ногайский фольклор дает нам богатый и насыщенный материал, который может быть использован как дополнительный источник для изучения образа жизни и воинской культуры «первичного», тюркского казачества. Интересно, что девиантная группа казаков, которая нарушала все принципы существовавшего тогда общества, стала источником основ морали, принятых позже им как идеал. Львиная доля фольклора, отражающая эти основы, имеет корни в творчестве ногайских казаков.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1. Грибовский В.В. Ногайское казачье войско // Средневековые тюрко-
татарские государства. 2016. №8. С. 108–129.
2. Каракаев Ю.И. Устаревшая лексика ногайского языка (По материалам фоль-
клора) // Проблемы истории карачаево-балкарского и ногайского языков.
Черкесск, 1989. С. 27–35.
3. Каракаев Ю.И. Языковые особенности ногайского героического эпоса
«Предание о Тохтамыш-хане» («Эдиге») (на материале М. Османова) //
Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность:
Труды международной конференции в 3-х томах (июнь 9–13, 1992, г. Ка-
зань). Т. 2. М.: Инсан, 1997. С. 167–169.
4. Османов М. Ногайские и кумыкские тексты. СПб., 1883.
5. Фалев П.А. Записи произведений народной словесности у ногайцев Ставро-
польской губ. в связи с ранее опубликованным материалом [Реферат докла-
да на заседании 26 февраля 1915 г.] // Записки Восточного отделения Русско-
го археологического общества. Т. XXIII. Вып. 3–4. Птг., 1916. С. V–VI.
6. Cumucica & Nogaica / G.J. Ramstedt’s Kumyk materials edited and translated by
Emine Gürsoy-Naskali; & G.J. Ramstedt’s nogajische Materialien bearbeitet und
übersetzt von Harry Halén. Helsinki, 1991.
Ярлыкапов Ахмет Аминович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО