Исаак Левитан. Автопортрет. 1890-е. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«…Но что же делать, я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи. Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. Без этого чувства не может быть истинный художник. Многие не поймут, назовут, пожалуй, романтическим вздором — пускай! Они — благоразумие… Но это мое прозрение для меня источник глубоких страданий. Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения…»
Весна [1887]
Исаак Левитан. Вечер. Золотой Плес. 1889. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«Дорогой Антон Павлович, черт возьми, как хорошо здесь! Представьте себе теперь яркую зелень, голубое небо, да еще какое небо! Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, — я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество! Да что значат слова, — это надо самому видеть, чтоб понять! Чувствую себя превосходно, как давно не чувствовал, и работается хорошо (уже написал семь этюдов и очень милых), и если так будет работаться, то я привезу целую выставку».
Ялта, 24 марта, 1886 года
На VI Периодической выставке 1886 года Левитан представил 31 крымский этюд. Однако, по мнению исследователей, в ту поездку художник создал около 50 подготовительных работ. Природа Крыма захватила Левитана и, — хотя позднее он напишет: «…Природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север», — в письме можно увидеть, с каким благоговением и эмоциональным восторгом воспринимает художник природу.
Исаак Левитан. В Крымских горах. 1886. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«Пишу тебе из Парижа, дорогой Антон, где мы уже три дня живем. Не поехали прямо в Италию, оттого что в Берлине мы узнали, что в Венеции, куда мы главным образом и хотели ехать, страшнейший холод, и мы поехали на Париж. Впечатлений чертова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всем. Отсюда и происходит, что французы восхищаются тем, что для здорового человека с здоровой головой и ясным мышлением представляется безумием. Например, здесь есть художник Пювис де Шовань, которому поклоняются и которо[го] боготворят, а это такая мерзость, что трудно даже себе представи[ть]. Старые мастера трогательны до слез. Вот где величие духа! Сам Париж крайне красивый, но черт его знает, — к нему надо привыкнуть, а то как-то дико все. Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси — реки разлились, оживает все… Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист».
Париж, 10 марта 1890 года
Исаак Левитан. Март. 1895. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Николаю Медынцеву
«Пишу Вам в то самое время, как Вы, вероятно, уже вернувшись из-за границы, сидите в своей семье накануне светлого праздника — предвестника весны, и завидую я Вам, как это ни скверно, и от всей души все-таки желаю всего лучшего. Вероятно, через час раздастся благовест — о, как я люблю эти минуты, минуты, говорящие о жизни правды, говорящие не о фактическом воскресении, а о торжестве истины. Впрочем, это все, может быть, и не то. Скажите мне, дорогой мой, зачем я здесь? Что мне здесь нужно, в чужой стране, в то самое время, как меня тянет в Россию и так мучительно хочется видеть тающий снег, березку?..»
Mont Воrоn, 16 апреля 1894 года
Исаак Левитан. Над вечным покоем. 1894. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Павлу Третьякову
«Глубокоуважаемый Павел Михайлович
Я так несказанно счастлив сознанием, что последняя моя работа снова попадет к Вам, что со вчерашнего дня нахожусь в каком-то экстазе. И это, собственно, удивительно, так как моих вещей у Вас достаточно, — но что эта последняя попала к Вам, трогает меня потому так сильно, что в ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием, и мне до слез больно бы было, есл[и бы] она миновала Ваше колоссальное собрание».
Я так несказанно счастлив сознанием, что последняя моя работа снова попадет к Вам, что со вчерашнего дня нахожусь в каком-то экстазе. И это, собственно, удивительно, так как моих вещей у Вас достаточно, — но что эта последняя попала к Вам, трогает меня потому так сильно, что в ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием, и мне до слез больно бы было, есл[и бы] она миновала Ваше колоссальное собрание».
18 мая 1894 года
В письме идет речь о картине «Над вечным покоем» (1894), по сей день хранящейся в Третьяковской галерее.
Исаак Левитан. Бурный день. 1897. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан – Александру Средину
«Я дал Вам свое согласие, не совсем подумав. Ради бога, простите меня, но надо быть с моей психикой, чтоб понять, как тяжело мне бывает. Конечно, все мы более или менее больные люди, но тем не менее работаем, и Вы правы, но Вы забываете, что искусство такая ненасытная гидра и такая ревнивая, что берет всего человека, не оставляя ему ничего из его физических и нравственных сбережени[й]».
Москва, 25 марта 1895 года
Исаак Левитан. Остатки былого. Сумерки. Финляндия. 1897. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«Видишь, мой дорогой Анто[н] Павлови[ч], куда занесла меня нелегкая! Вот уже 3 недели, как шляюсь по этой Чухляндии, меняя места в поисках за сильными мотивами, и в результате — ничего, кроме тоски в кубе. Бог его знает, отчего это, — или моя восприимчивость художественная иссякла, или природа здесь не тово. Охотнее верю в последнее, ибо поверив в первое, ничего не остается, или остается одно — убрать себя, выйти в тираж. <…> Бродил на днях по горам; скалы совершенно сглаженные, и одной угловатой формы. Как известно, они сглажены ледниковым периодом, — значит, многими веками, тысячелетиями, и поневоле я задумался над этим. Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века — это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут еще, и еще, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, и боязнь эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от нее! Тщетность, ненужность всего очевидна! Горе, тоска, тоска без конца. Поеду скоро в Москву, домой, а там разве лучше будет?!! Какая гадость, скажешь, возиться вечно с собой. Да, может быть, гадость, но будто можем выйти из себя, будто бы мы оказываем влияние на ход событий; мы в кругу, мы — Дон-Кихоты, но в миллион раз несчастне[е], ибо мы знаем, что боремся с мельницами, а он не знал… Ну, не сердись, может, все это глупо, а скажи по совести, что не глупо?!!»
Сердоболь, Финляндия, 3–15 июля 1896 года
Исаак Левитан. Первая зелень. Май. 1883. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Виктору Гольцеву
«Как хорошо Вы цитируете лермонтовские стихи: “С вечерними огнями печальных деревень”. Это удивительно сказано. Мне взбрело на память еще несколько дивных строк его же. Не помню, как эти стихотворения называются, но там есть дивные мысли, которые удивительно подходят к определению пейзажиста:
С природой одною он жизнью дышал,
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал
И слышал он трав прозябанье…
Вот это идеал пейзажиста — изощрить свою психику до того, чтобы слышать “трав прозябанье”. Какое это великое счастье!»
С природой одною он жизнью дышал,
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал
И слышал он трав прозябанье…
Вот это идеал пейзажиста — изощрить свою психику до того, чтобы слышать “трав прозябанье”. Какое это великое счастье!»
Москва, 25 января 1897 года
В действительности строки, к которым обращается Левитан, принадлежат Е.А. Баратынскому — стихотворение «На смерть Гёте».
Исаак Левитан. Цепь гор. Монблан. 1897. Картон, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«Сижу у окна и смотрю на Mont Blanc. Величаво до трепета. С вершины его — одно маленькое усилие и протянешь руку богу (если удостоит!). Хотел было вступить в законн[ый] брак с «музой», да она, подлая, не хочет! Мне очень хотелось бы родить хоть на мален[ьком] лоскутке холста Mont Blanc, да без музы ничего не выходит. Серьезно, пытался несколько раз писать — ни к черту!»
Курмайор, Италия, 5 мая 1897 года
Исаак Левитан. Цветущие яблони. 1896. Холст, масло, перо, тушь.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Елене Карзинкиной
«Как видите, я уже в курорте. Здесь специально лечат сердце ваннами. Какой вздор! Сердце можно лечить только сердцем!»
Наухайм, Германия, 13 мая 1897 года
Левитан — Сергею Дягилеву
«Живу я в прелестном месте — озеро, лес и прочие прелести, но тем не менее ничего еще не предпринял в работах. Лежу целые дни в лесу и читаю Шопенгауэра. Вы удивлены. Думаете, что и пейзажи мои отныне, так сказать, будут пронизаны пессимизмом? Не бойтесь, я слишком люблю природу».
1898 год
Левитан — Антону Чехову
«Ах ты, полосатая гиена, крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрей, квазимодо сплошной, уж не знаю, как тебя еще и обругать! Я страдаю глистами в сердце!!! Ах ты, Вельзевул поганый! Сам ты страдаешь этим, [а] не я, и всегда страдать будешь [зачеркн.: этим] до конца дней своих! Не лелей надежды увидеть меня —я не хочу тебя видеть, противен ты мне, вот что. Если и поеду в Ниццу, то, надеюсь, избегну встречи с тобой. Я и Морозова больше не пущу к тебе, а то и он заразится от тебя глистами в сердце, — страдай ты один! А все-таки, не положить ли мне гнев на милость?! Где наше не пропадало, прощаю тебя, ты это мое великодушие помни».
Москва, 26 января 1898 года
Исаак Левитан. Портрет А.П. Чехова. 1885–1886. Бумага, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«Вчера решил во что бы то ни стало посмотр[еть] “Чайку” и добы[л] у барышника за двойную цену кресло. Вероятно, тебе писали, как идет и поставлена твоя пьеса. Скажу одно: я только ее пон[ял] теперь. В чтении она была не особенно глубока для меня. Здесь же отлично, тщательн[о] срепетован[ная], любовно поставлен[на]я, обработанная до мельчайших подроб[ностей], она производит дивное впечатление. Как бы тебе сказать, я не совсем еще очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожеств[енные] минуты, смотря на “Чайку”… От той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в нее. Хорошо, очень хорошо! Публика, наша публика — публика театра Корш[а], Омон, и ту захватило, и она находит[ся] под давлением [?] настоящего произве[дения] искусства. По адресу же режиссера можно только кучу благодарност[ей] наговорить. Если есть некоторые шероховатости, то очень незначител[ьные]. Так на малой сцене не поставили бы. Пьеса твоя вызывает живейший интерес, это ясно».
Москва, 8 января 1899 года
Первая постановка пьесы Чехова «Чайка» была осуществлена на сцене Александрийского театра и получила неодобрительные отзывы публики и критиков, что очень болезненно переживалось писателем. После долгих сомнений он согласился поставить пьесу на сцене Художественного театра в 1898 году — и эта интерпретация текста К. Станиславским, раскрывшая характер чеховской драматургии, имела безусловный успех.
Исаак Левитан. Озеро. 1899–1900. Холст, масло.
Государственный Русский музей
Левитан — Анне Турчаниновой
«Несмотря на твое нежелание моей поездки в Питер, я считал ее необходимой для себя, и хоть очень утомился, но в то же время я крайне доволен. <…> В среду я выехал. Едва нашел комнату в Питере. Оставил вещи в гостинице и тотчас на выставку. По обыкновению, я, даже на выставках среднего качества и если есть мои работы, чувствую себя ужасно, но то, что я увидел на международной выставке, превзошло мои ожидания. Представь себе лучших художников Европы и в лучших образцах! Я был потрясен. Свои вещи — я их всегда не люблю на выставках — на этот раз показались мне детским лепетом, и я страдал чудовищно. Прошло два дня, в которые я не выходил с выставки, и в конце концов я начал чувствовать себя очень хорошо. Русских художников высекли на этой выставке и на пользу, на большую пользу. Репин, Серов, я и некоторые другие участники выставки поняли и много поняли в этом соседстве. Весною я видел в Мюнхене русских художников, но не в такой аристократической компании, как здесь. Очень поучительно, и теперь, пережив, я как встрепанный. Хочется работать, в голове тьма всяких художественных идей, вообще прекрасно. Пускай я телесно устал, но я духом молодею. Эта поездка была необходима; когда мы увидимся, я более обстоятельно объясню мотив. Я очень доволен драньем».
Москва, 24 января 1899 года
В письме идет речь о Международной художественной выставке картин, организованной журналом «Мир искусства» в 1899 году в Петербурге. На выставке были представлены работы А. Бёклина, Ф. Брэнгвина, А. Галлена, Э. Дега, Ж.-Ш. Казеан, Э. Каррьера, Ф. фон Ленбаха, Л. Лермитта, М. Либермана, К. Моне, Г. Моро, П. де Шаванна, П. Ренуара, Д. Уистлера, Л. Фредерика, из русских художников — А. Бенуа, В. Васнецова, А. Головина, И. Левитана, Ф. Малявина, М. Нестерова, В. и Е. Поленовых, И. Репина, В. Серова, К. Сомова и других. Каталог выставки был напечатан в № 6 журнала «Мир искусства» за 1899 год. Интересно, что Левитан пишет о положительном отношении Репина к выставке. Репин же в своих письмах дает отрицательную оценку как выставке, так и авторам работ, называя их представителями декадентства.
Исаак Левитан. Уборка сена. 1900. Картон, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Александру Средину
«Вы хотите узнать, что делается в художе[ственной] России, — да очень мало, кроме интриг, злобы и непонимания дру[г] друга! Здесь нелегко живется. Вероятно, образуется новое художественное общество (это самое утешительное за последнее время), из кружка Дягилева; в нем будут членами Серов, Трубецкой, Коров[ин], я и мн[огие] дру[гие], пока еще не совсем околевшие люди».
Москва, 5 мая 1899 года
Кружок Дягилева затем станет началом общества «Мир искусства», окончательно оформившегося в 1901 году, когда выставки общества устраивались специальным выставочным комитетом.
Левитан — Александру Средину
«Теперь занят карти[ной] и школой. Школа затягивает меня, чего я не ожидал. В Москве по обыкнов[ению] спят, по крайней мере так мне кажется. Была одна выставка — московск[их] художни[ков], ничего, так себе. Была конкурсная отчетн[ая] выставка в Академии, куда я специаль[но] ездил смотреть. Впе[чат]ление таково, что новая Академия консерватив[нее] старой. Начинаю думать, что в сам[ом] здании Академии существует микроб рутины и отсталости, и, кто бы ни взошел туда, — все заболе[ваю]т».
Москва, 6 декабря 1899 года
В сентябре 1898 года Левитан возглавил пейзажный класс в МУЖВЗ, возродив его после ухода из училища в 1894 году Поленова. Работа с молодыми пейзажистами в Московском училище была не долгой, лишь 1,5 года — ее прервала смерть художника летом 1900 года. Но с самого начала Левитан включился в преподавание с воодушевлением, большим интересом и любовью, оставив яркий след в воспоминаниях и творчестве своих учеников.
Исаак Левитан. Сумерки. Стога. 1899. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — ученикам пейзажной мастерской МУЖВЗ
«Господа
Я чувствую себя очень нехорошо, почему спешу к себе в деревню. Приехать еще раз, как хотел, не могу. Предполагаю, что работа теперь пойдет у вас. Однако только на прощанье скажу: больше любви, больше поклонения природе и внимания, внимания без конца. Не помните также картин.
Осенью, вероятно, опять поработаем вместе. Всего лучшего
И. Левитан»
Я чувствую себя очень нехорошо, почему спешу к себе в деревню. Приехать еще раз, как хотел, не могу. Предполагаю, что работа теперь пойдет у вас. Однако только на прощанье скажу: больше любви, больше поклонения природе и внимания, внимания без конца. Не помните также картин.
Осенью, вероятно, опять поработаем вместе. Всего лучшего
И. Левитан»
Москва, 22 апреля 1899 года
Николай Сапунов. Зима. 1900. Холст, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — Антону Чехову
«Вчера, дорогой Ант[он] Павлович, справлялся в школе живописи относит[ельно] просьбы Шапова[лова]. Не оказалось ни Венеры, ни бойца в просимо[м] размере, а есть большие, в [нрзб.]. Про карти[ны] Васильева скажу любителям. Сходи посмотри их и отпиши мне, все-таки, как там ни на есть, у тебя должен же быть немн[ого] развит художес[твенный] вкус; какой же ты был бы академик?! <…> Сегодня еду в Питер, волнуюсь, как сукин сын, — мои ученики дебютируют на Передвижной. Больше чем за себя трепещу! Хоть и презираешь мнения большинства, а жутко, черт возьми! На днях слышал о новом твоем рассказе в “Жизни” (еще сам не читал); говорят, что-то изумительное по достоинству. Неужели ты способен к созиданию таких произведе[ний]?! Был на днях у Маши и видел мою милую Книппер. Она мне больше и больше начинает нрави[тьс]я, ибо замечаю должное охлаждение к почетному академику. В апреле [?] думаю в Ялту приехать, но, конечно, не остановл[юсь] у буки Чехова. Бог [с ним]. Относительно благодарности за знакомство с тобою, о чем ты пишешь, то если цари купят тепе[рь] на Передви[жной] картину мою, то 10 ф[унтов] икры считай за мной <…>. Последнее время не могу читать газеты, надоели с фами[лие]й Чехова; куда ни взглянешь, — всюду А. Чехов. Опротивел[и] газетчики!»
Москва, 16 февраля 1900 года
На XXVIII Передвижной выставке, открывшейся в Петербурге в феврале 1900 года, экспонировались следующие работы учеников Левитана: «Вешние воды» и «Осенние листья» П.И. Петровичева, а также «Зима» Н.Н. Сапунова.
Исаак Левитан. Березовая роща. 1889. Бумага на холсте, масло.
Государственная Третьяковская галерея
Левитан — неизвестному
«Картины вообще имеют большой успех у художников, но как известно, художники [их] не покупают».
Левитан — Сергею Дягилеву
«Дать на выставку недоговоренные картины — кроме того, что это и для выставки не клад, — составляет для меня страдание, тем более что мотивы мне очень дороги и я доставил бы себе много тяжелых минут, если бы послал их».
1899–1900?
Левитан — Сергею Дягилеву
«Охотно разрешаю делать все, что хотите, с моими картинами, только не уничтожать их, — не потому, что любил бы их, а как-то жалко всю энергию и любовь, ушедшую на них».
1899–1900?
Все фрагменты писем цитируются по книге И.И. Левитан. Письма. Документы. Воспоминания / Общ. ред. А. Федорова-Давыдова. М., 1956