Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Один из основоположников нашей детской литературы ХХ века, он был для советской цивилизации больше, чем писателем. Почти в каждой школе всея СССР можно было встретить пионерский отряд имени Гайдара, не говоря уж о книгах и портретах писателя… Существовало даже такое понятие – «гайдаровец». То есть настоящий советский патриот, готовый сражаться с буржуинами и помогать тем, кому трудно. Облик писателя, его папаху и гимнастерку, его роспись – «Арк. Гайдар» – знали все. А его героическая гибель от фашистской пули и вовсе вознесла писателя к плеяде истинных героев. Это не только изысканный писатель, но и человек-легенда.
Герои Гайдара – люди необыкновенные, преображенные, люди завтрашнего дня. Это советские д’Артаньяны – бесхитростные и бескорыстные по сравнению с гасконцем, но столь же смелые и буйные. Таких ребят он встречал в «пионерской республике» – в «Артеке». Или хотел думать, что встретил… Хотя… Сколько юных друзей Гайдара сложили головы в первые дни Великой Отечественной! Нет, он не хотел, чтобы они погибли. Но смелость и преданность советской Родине воспитывал, как мог.
Хорошо известен поздний Гайдар. На мой взгляд, «Судьба барабанщика» – это его безусловный шедевр, который мы с наслаждением перечитываем. Тревожный и мужественный. Но сегодня хочется рассказать о раннем Гайдаре, о том, как он становился писателем. Все начиналось на Гражданской войне.
Военная биография Гайдара – сравнительно краткая – сама превратилась в народный сказ. Аркадий Голиков пытался убежать на фронт еще совсем мальчишкой – на Германскую войну, совсем как его будущие герои. Наконец, в декабре 1918 года, в 14 лет записался в Красную армию. Летом 1919-го – ему вверили роту, затем – батальон. С 17 лет командовал полком «по борьбе с бандитизмом» – об этом часто вспоминают. Воевал краском Гайдар с полным сознанием того, что отступать ему некуда. Эмиграцию он приравнивал к побегу и считал для себя невозможной. Это у врагов был такой шанс, у него – нет. Но вскоре – к концу 1922 года – сражаться стало невмоготу. Он ушел в литературу. И некоторые сюжетные повороты его первой автобиографической повести «В дни поражений и побед» (он писал ее в 1923–1924-м) вошли в канон «Бумбараша», ставшего известным благодаря фильму и инсценировке.
«Флакон одеколона, пудра, дневник»
Помните, например, такую героиню? «Она лежала среди болотца с простреленной головой... она долго бредила, поминала гвардию, юнкеров, сыпала грязной руганью... В сумке нашли флакон одеколона, пудру, дневник», – вот и всё, что написал Гайдар о Софье Николаевне Тульчинской в повести «В дни поражений и побед». Но по этим деталям можно восстановить колоритный образ уездной королевы смутного времени, которая совместила стиль кафе-шантанного шика с удалым бандитизмом на декадентский манер. Две-три подробности – и готов набросок образа, весьма точный – таков метод нашего немногословного писателя, который слагал свои повести почти каждый день, а написал за 17 лет литературной работы всего лишь три тома.
В двадцатые годы литература стала мужественнее, суровее и проще, чем в прежние времена. И Гайдар считал своими литературными учителями не только Льва Толстого и Антона Чехова, но и таких мастеров приключенческого жанра как Майн Рид и Фенимор Купер. И (отчасти) – набирался опыта у русских «военных» рассказчиков, писавших для мальчишек – Василия Немировича-Данченко и Александра Красницкого. Под их влиянием сложился гайдаровский канон: в каждой строчке должно быть действие, событие, необыкновенный поворот, поступок или просто соло колоритной личности. Ничего лишнего. Но и в лаконичном «отжатом» повествовании находится место и для патетики, и для иронии, и для горечи, то есть – для поэзии. Это присуще уже самым ранним фронтовым рассказам Гайдара, которые так редко переиздают.
Гайдар войну и любил, и ненавидел. Для писателя это самое хваткое чувство, диалектическое, противоречивое. Бывало, его обвиняли в «пионерском милитаризме», а он в начале войны предостерегал своих юных читателей от безрассудного участия в сражениях: жалел их жизни. Да, Гайдар неизменно с подчеркнутым уважением писал о командирах, сам всегда готов был встать в строй, но народное озлобление гражданской войны из сердца не вычеркнешь, как и случайные пули, обрывавшие жизни боевых друзей, которым бы землю пахать – как в рассказе 1927 года «Гибель 4-й роты». Там красноармейцы попали под огонь своей же артиллерии. Вся рота погибла, и раненый командир упал на землю, закрыв лицо руками. Эти темные, необоримые воспоминания о «пулеметной пурге» стали нервным, непарадным фоном всей его прозы.
Как писать военные повести после Льва Толстого, после Александра Куприна, которых Аркадий Голиков полюбил еще в юности? Для Гайдара важнее всего была даже не «окопная правда», а музыка прозы. Именно музыка! Он вслух произносил каждую фразу, прислушивался к ней – и отбрасывал фальшивые ноты. Написанное и наговоренное нравилось ему нечасто, поэтому писал Гайдар сравнительно мало, не ставил на конвейер ни повести о Гражданской войне, ни рассказы о современных пионерах, ни – тем более – притчи и сказки, самый трудный и загадочный жанр. В его строках можно расслышать и грустные марши, и барабанную дробь атаки, и городские романсы, и фарсовые пляски, и строй долгой народной баллады. Гайдаровская проза ритмична, она напоминает фольклорные старины, напевы сказителей, «былинников речистых», о которых в те годы вся страна бойко пела на слова Анатолия Д`Актиля и на музыку братьев Покрасс. Их вдохновлял один исторический мотив. А уж потом многих вдохновлял и Гайдар.
Лёвка Демченко
Гражданская война в его глазах – хотя и справедливая, даже необходимая (Гайдар, как и его родители, искренне верил в социалистические идеалы), но в прямом смысле слова – братоубийственная. Схожие конфликты можно увидеть в прозе и драматургии Михаила Шолохова, Всеволода Вишневского, Константина Тренёва… Они не смягчали накал конфликта тех лет. Любой компромисс с исторической правдой писатели того стреляного поколения воспринимали как дезертирство, в лучшем случае – постыдное мещанство. Поэтому бывали пристрастны, но не подслащивали пилюлю. Рассказывать о Гражданской войне прямолинейно, в агитационном духе для уважающего себя литератора считалось делом постыдным. Все они были не просто свидетелями, но и участниками тех событий. Гайдар – исключительно в шеренгах красных. А, например, Борис Лавренев, Валентин Катаев, Евгений Шварц, да и (не под ружьем, но идейно) Алексей Толстой – бывало, что и на стороне белых. Гайдару пришлось сложнее: он писал, по тогдашней железобетонной формуле, «для детей и юношества» – и не мог позволить себе ни излишнего натурализма, ни политической двусмысленности. В массовом сознании, к сожалению, давненько утвердились превратные понятия о Гражданской войне. Мы воображаем какую-то шахматную партию белых против красных. А это прежде всего – смута, взбаламученное море без берегов. По словам Сергея Есенина, «Хлестнула дерзко за предел \\ Нас отравившая свобода».
И жертвой этой смуты стал Левка Демченко – один из самых живых, увы, полузабытых героев Гайдара. Писатель неравнодушен к этому неприкаянному и простодушному вояке. Да, Лёвка – это только эскиз будущих знаменитых гайдаровских героев, мы мало что о нем знаем. Но для Гайдара самое важное – цепкая деталь. В 1927 году в газете «Красный воин» один за другим выходили рассказы про этого странника и вертопраха: «Любили его, негодяя, и красноармейцы и командиры, потому что парень он был веселый, бодрый. В дождь ли, в холод ли идет себе насвистывает. А когда на привале танцевать начнет – так из соседних батальонов прибегают смотреть». Нет, он не похож на автора. Аркадий Гайдар воевал целеустремленно и дотошно, был командиром не только по должности, но и по духу. Но в память западали именно такие бойцы, соответствовавшие «музыке революции» – героической, но с фарсовым оттенком.
Левка Демченко – не только веселый солдат, но и певец, музыкант по призванию: «А Левка ушел к лекпому (лекарскому помощнику. – Прим. А.З.) Поддубному, попросил у него гармонь, сидит и наигрывает песни, да песни-то все какие-то протяжные, грустные. Дядя Нефедыч, земляк, покачал головой и сказал в шутку:
– Смотри, Левка, смерть накличешь.
Улыбнулся Левка и того не знал, что смерть ходит уже близко-близко бесшумным дозором». Эти слова, наверное, можно положить на музыку, тут и рифма не требуется.
Ни в каком жанре не проявляется так явно литературное мастерство, как в коротких рассказах, каждый из которых уж точно читается на одном дыхании. Думаю, эти новеллы Гайдара незаслуженно забыты и заслонены его популярными повестями. Левка, погибший «ни за что ни про что», неожиданно ожил в новом повествовании о Бумбараше. Эти рассказы не принято причислять к гайдаровской классике. Слишком уж они простодушны. Но давайте вчитаемся – как неординарно Гайдар писал о Гражданской войне. Еще револьверные стволы не остыли, еще не принято было прощать и понимать «чужую правду», а для него это война – прежде всего сумятица. Никакой пропаганды! Лёвка погиб ни за понюшку табаку. Так уходили из жизни герои Шолохова – легко и бессмысленно. Когда Гайдар задумал эти рассказы – предполагал, что будет писать про Левку Демченко всю жизнь. Сюжетов хватит – и не только из Гражданской войны. Но другие литературные планы перебили этот замысел.
Семён Бумбараш
В каждой повести самое ответственное – начало. Не придется по сердцу первая фраза – мы просто отложим книгу и вряд ли к ней вернемся без предубеждения. А уж такой взыскательный писатель, как Аркадий Гайдар, взвешивал и на все лады декламировал эти слова сотни раз, прежде чем записать: «Бумбараш солдатом воевал с Австрией и попал в плен. Вскоре война окончилась. Пленных разменяли, и поехал Бумбараш домой, в Россию».
Первая мировая война, в России опрометью перешедшая в Гражданскую. В те времена о ней редко вспоминали, поэтому Гайдар и выбрал такую туманную формулировку – «воевал с Австрией». К тому же это звучит неофициально, простодушно, а писателю того и надо.
К этой повести Гайдар приступил в свои лучшие годы – в начале 1930-х. Сперва рукопись называлась «Талисман», но звучная фамилия главного героя затмила все варианты названия.
В мировой литературе встречались солдаты, которым надоело воевать. «Прощай, оружие!» – этот возглас возник вовсе не в ХХ веке, а гораздо раньше. В эпических поэмах к ним относились презрительно – как к малодушным трусам: таков был Ферсит из гомеровской «Илиады». В ХХ веке к таким героям стали относиться с меньшей категоричностью. Йозеф Швейк – творение Ярослава Гашека, с которым Гайдар мог пересечься на дорогах Гражданской войны – стал для чехов национальным героем. А ведь он – убежденный дезертир по духу. Еще более хрестоматийный и не комический пример – Григорий Мелехов, который «тщательно вытер руки» после того, как выбросил оружие. К этому списку можно добавить и некоторых сказочных солдат, ведь фольклорные сюжеты универсальны, и они рассказывают не только о том времени, которому посвящены. И – гайдаровский Бумбараш, которому много лет спустя подарили замечательную программную песню: «Наплевать, наплевать, надоело воевать…» Ощущение бессмысленности кровопролития было главным, всенародным в 1917–1918 годах. Тем трагичнее, что большинству солдат пришлось перейти из одной войны в другую. И Гайдар знал их боль – хотя и не всегда разделял ее. «А плевал я на красных, на белых, на зеленых! —думал Бумбараш, отгораживаясь от грозных событий. — Мы ни к кому не лезем, и к нам пусть никто не лезет тоже». Это настоящий манифест навоевавшегося солдата – а по сути, крестьянина, которого когда-то поставили в строй. Это крестьянский Гамлет, трагикомический. И, подобно Шекспиру (да и Шолохову), Гайдар не боялся истреблять своих героев, что соответствовало вполне правде военного времени.
Для Гайдара новая повесть – это всегда погружение с головой. Он старался вселиться в своего Бумбараша, чтобы без запинки смотреть на мир его глазами, вспоминал – почти пятнадцать лет спустя – как возвращались с «Первой Империалистической» солдаты, которые в огне не сгорели и в воде не потонули. Он их близко знал и крепко помнил, с некоторыми – дружил много лет. Гайдар видел, что это такое – вернуться с войны на войну. Понимал, как не хотели демобилизованные крестьяне снова браться за винтовку – хоть за красных, хоть за белых. За белых – в меньшей степени.
Но рядом с суровым военным сукном он показывает орнаменты самых беззаботных мелодий. Внимательный читатель Гайдара наверняка давным-давно приметил, что его герои – и пионеры, и шпионы – часто сочиняют стихи и песенки. Вот и один из героев «Бумбараша» декламирует собственные вирши:
- Бейте, барабаны,
- Трам-та-та-та!
- Смотри, не сдавайся
- Никому никогда!
Немудрёно. Но это замечательное простодушие.
В то время Гайдар подступал к своей главной книге. Пока он и сам не знал, к какой именно. Позади – шумный, хотя и не столичный, журналистский успех, первые литературные неудачи и, наконец, череда популярных детских книг, принесших ему даже не известность, а славу. Он был самоедом, почивать на лаврах не умел. Требовалась рукопись, которая все перевернет в его жизни, взорвет тишь да благодать, свойственные детской литературе. Не было сомнений, что в этой книге линии Гражданской войны должны протянуться до нового загадочного времени, к которому Гайдар относился не без тревоги. Такой самой главной книгой мог стать «Бумбараш» – он вкладывал в эту историю всё, что накопил и наработал. Но – прервался после двух глав, решительно отложив в сторону все замыслы, связанные с Бумбарашем. Почему? Но скорее – его увлекла идея «Судьбы барабанщика», повести, в которой переплелись видения прошлого и настоящего. Песни Гражданской войны и шпионские истории с двойным дном, которые становились в предвоенном Советском Союзе ежедневной рутиной, хотя даже поверить в правдивость некоторых газетных разоблачений было невообразимо.
…Писатель не обманул своих читателей. Он рвался на войну и погиб в 1942 году неподалеку от Белой Церкви, погиб как герой. А литературная судьба Аркадия Гайдара сложилась счастливо. Он рано ушел, а его герои, и в их строю – Бумбараш – оказались бессмертными. То, что к его книгам неравнодушны режиссеры, композиторы, актеры – совсем не удивительно.
Певучие, так легко бежавшие на пули, бесшабашные гайдаровские бойцы пришли из фольклора и ушли в сказку, в которой, как известно, всё происходит слишком всерьёз.
